Марк Перах

 

 

ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

 

 

                Чтобы добавить немного к его зарплате ассистента кафедры физики, время от времени Борис Иванович Лохматов ездил из своего родного города, областного центра Малинина, в небольшие окрестные городки читать лекции для школьников о новейших достижениях науки (по линии Общества по Распространению Научных и Политических Знаний).   Вечером в эту  пасмурную ноябрьскую пятницу,  он оказался в невзрачном районном центре Болотово, на берегу озера Болотовое.

                Обычно его лекция длилась около двух часов, так что он поспевал на последний вечерний поезд и возвращался домой в Малинин вскоре после полуночи. Однако, в этот раз один из учеников задавал и задавал вопрос за вопросом.  В то время как бoльшая часть учеников едва скрывали зевоту, в глазах этого мальчика горело неутолимое любопытство.  Воодушевл.нный явным интересом  по крайней мере одного слушателя к началам квантовой механики, Лохматов забыл о времени.  Но надо было поспеть к поезду, и Лохматов, неохотно,  остановился и забросил свои заметки в пот.ртый виниловый портфель, который он использовал для бумаг и бутербродов.

 

                Чтобы поскорее добраться до вокзала,  да и просто для удовольствия, Лохматов бежал всю дорогу до вокзала.  Он глубоко вдыхал острый воздух поздней осени.  На улицах было пустынно в этот поздний час, так что никто не видел долговязого человека в плаще, с виниловым портфелем подмышкой,  который легко перемахивал через многочисленные выбоины и бугры разбитого тротуара.

 

                В очереди перед кассой впереди Лохматова оказалась полная женщина в платке, которая никак не могла сосчитать её мятые рублёвки.   Когда, наконец, Лохматов получил свой билет и выбежал на перрон, красные огни последнего вагона исчезали за поворотом рельсового пути.

               

                Лохматов вздохнул и медленно побрёл обратно в кассовый зал.   Он знал, что поездов в Малинин не будет до самого утра.  Так уж получилось, что он застрял в этом городишке, где у него не было ни одного знакомого. 

                 

                В зале краснолицый милиционер выгонял на улицу несколько оборванцев, которые, видимо, собирались расположиться на ночёвку на вокзальном полу.  Лохматов неодобрительно покачал головой. Милиционер нахмурился. -Вам чего, гражданин? - хрипло сказал милиционер.  - На полу ночевать не положено.-

                - Знаю, - сказал Лохматов.  - Однако, до утра поездов не будет. Что прикажете делать?-

- Мы поездами не занимаемся, - сказал милиционер.-

               - А чем же вам тогда заниматься?- сказал Лохматов.

-А, верхнее образование? - сказал милиционер. -А ну, паспорт при себе?-

- Есть.  И военный билет, вот он. И командировочное, вот это...-

- Мы знаем, что это, - сказал милиционер.  Его заскорузлые пальцы неуклюже перелистали страницы паспорта.

                Над головой милиционера, на стене висела картина кисти местного таланта, весьма ценимого горкомом партии.  Картина изображала кабинет, где два человека сидели в креслах, беседуя.  Один из них был Ленин, а второй - нынешний Генеральный Секретарь ЦК.  Эта картина висела здесь с давних пор.  Ленин на ней всегда был тот же самый, зато его собеседник время от времени менялся. Создатель картины, идя в ногу со временем, по мере надобности переписывал черты лица ленинского собеседника, так что картина оставалась актуальной, невзирая на перемены в Кремле.  Оба собеседника выглядели приблизительно одногодками. Никого, видимо, не смущало, что, если нынешний хозяин страны был одного возраста с Лениным,  то сейчас ему должно было бы быть хорошо за  сто.   Основной трудностью на пути вдохновенного творчества местного таланта был дефицит доброкачественных красок.  Из-за этого, спустя несколько недель после внесения необходимых перемен в наружность ленинского соратника, сквозь свежепереписанное лицо начинали слегка проступать лица, изображённые ранее, так что собеседники Ленина обычно выглядели так, как будто они имели несколько лиц, прячащихся одно за другим.

               

                Милиционер читал записи в паспорте, шевеля губами.  Ло-Хма-Тов, Борис Иванович.  Глядя на дату рождения, он нахмурился, по-видимому, вычисляя возраст Лохматова.  33 года?  Он посмотрел на фотографию, затем перевёл глаза на оригинал. Оба имели то же самое, слегка удлинённое и слегка скуластое лицо, широко расставленные серые глаза, светлорусый вихор.  Он открыл страницу, где стоял штамп о принятии на работу.  Лицо милиционера выразило отвращение, когда он обнаружил, что владелец паспорта работал ассистентом  кафедры физики Малининского Государственного Университета.  Затем он посмотрел на страницу, где мог стоять штамп о вступлении в брак.  Штампа не было.  Пока милиционер раздумывал, его грубоe крестьянское лицо показывало борьбу между двумя одинаково сильными  желаниями: получить удовольствие, прижучив нахального интеллигента, который числился по паспорту русским и выглядел русским, но, если бы милиционеру повезло, мог оказаться хитро замаскировавшимся явреем, - или не делать ничего, храня начальственный вид. В конце концов, лень взяла верх.  Он протянул документы Лохматову.

                 -Давайте, гражданин, давайте из вокзала.-

 

                Лохматов медленно вышел из вокзала.  Смутные фигуры оборванцев, изгнанных из вокзала, удалялись в темноту и стук их каблуков по булыжникам постепенно затихал.  Улица теперь была тиха и пустынна. 

                Без брони, надежды на кровать в гостинице было мало.  Однако, надо было попытаться.  Не ночевать же на улице.

                Он зашагал по тёмному тротуару.  Вдоль всей улицы не было ни единого огня.  Окна домов были плотно зашторены, а такое достижение цивилизации, как уличное освещение, видимо, ещё не добралось до Болотова.  На пути от вокзала к школе, Лохматов видел ранее гостиницу “Советская”, в нескольких кварталах от вокзала.  После нескольких минут ходьбы, повернув за угол, он увидел здание гостиницы, над дверью которой светила тусклая лампочка.  Листок бумаги, прикнопленный к двери, уведомлял, как Лохматов и ожидал,  что мест в гостинице нe было.  

                Он постоял у двери, колеблясь. Терять было нечего, может быть его пустят переночевать в вестибюле?  Он постучал.  Спустя несколько мгновений, дверь приоткрылась и в ней появилась фигура высокого, массивного мужика.  В слабом свете, Лохматов увидел, что мужик был рябой, а голова его была наголо обрита, и  испещрена сетью шрамов.  Мужик молча смотрел на Лохматова, Лохматов на мужика.

-              Ну, ч-чо н-надо?  Н-неграмотный? - и заика указал на прикнопленный к двери листок.  Лохматов вздохнул и повернулся уходить. Мужик не закрывал дверь, глядя вслед гостю.  Лохматов поёжился: ночной холод начал проникать через его плащ. Как перекрутиться эту ночь? 

-              Эй, т-ты, - сказал заика.  -В-валяй сюда, слышь? -

                Лохматов вернулся к входу, и заика посторонился, пропуская Лохматова внутрь. 

                Как только он вошёл в вестибюль, и заика закрыл дверь, табачно-водочный дух ударил по ноздрям. Лохматов оглядел мешки и чемоданы, разбросанные по полу,  тёмные храпящие фигуры, часть в креслах, а некоторые прямо на полу, и снова повернулся к заике, который, по-видимому, был дежурным администратором.   Голова Лохматова была на уровне груди мужика.   Он молча разглядывал гостя. Лохматов вытащил из кармана паспорт и командировочное удостоверение.  Администратор перелистал паспорт.

                - Из М-малинина?-

- Угу.-

- Х-холостой, однако?-

- Да, а что?-

- С к-кем живёте, однако? Один?-

 - Один, а что? -

- Д-для порядка, однако,- сказал администратор. - Ордена, м-медали есть?-

- Что? Зачем это?  Нет у меня орденов. И медалей нет...  Альпинистский значок не устроит?-

                Администратор вздохнул и покачал головой, давая понять, что гостю следовало бы иметь хоть какую-нибудь завалящую медалишку. 

- Я на полу,- сказал Лохматов.  - Хоть как.-

- На п-полу, однако, м-мест нет,- укоризненно сказал администратор. 

- Так чего зазвали?  Уходить?-

- С-сейчас увидим, однако. Никого нет, з-знакомых, р-родных в

Б-болотове?-

- Никого,- сказал Лохматов.  Мужик, судя по словечку “однако” почти в каждой фразе, видимо, был родом из Сибири.

                Администратор приоткрыл дверь, на которой висела табличка, Служебный вход  и  крикнул,-  М-матвеевна. Х-ходь сюда.- 

                В двери появилась женщина.  Её голова и почти всё лицо были замотаны серой шалью ручной выделки, так что только глаза, слегка косящие, поблескивали в слабом свете лампы.

- Чо те, Гуран?- 

                А, Гуран! Значит,  рябой мужик действительно был из Сибири, да ещё из дальней, из Забайкалья.  Вместо имени, старуха обращалась к нему со словечком Гуран - так именуют в Сибири коренных забайкальцев.

- Вот, Б-борис Иванович, из М-малинина, человек х-хороший, а никого в Б-болотове нет.  П-примешь на ночёвку?-

                Женщина подняла глаза на Лохматова. Она сдвинула платок, приоткрыв рот, и улыбнулась, показав дыры между немногими сохранившимися зубами.

- Отчего ж нет, милок.  Дашь мне рубль, и ночуй.  И чаем напою, только что без сахара.  Не спать же тебе на улице.-   Её рот улыбался, но косящие тёмные глаза не участвовали в улыбке, их выражение не то испуганное, не то злое.  Похоже было, что ей  не до гостеприимства, но жаль упускать рубль.

 

                Дверь гостиницы грохнула за ними, и теперь Борис и старуха остались одни на тёмной и пустынной улице.  Женщина выглядела грузной, но шагала очень быстро, и  походка её была совсем не старческой.  Возможно, она была не так стара, как показалась Борису в вестибюле гостиницы.  Тусклый полусвет в вестибюле, видимо, придал обманчиво-старообразный вид её лицу.  Борис старался заглушить смутное тревожное ощущение, шевелящееся где-то в глубине сознания.  В самом деле, какую опасность могла представлять эта женщина, даже если она была не так стара, как показалось? 

               

                Женщина остановилась перед тёмным домиком, и в темноте стала нащупывать в чёрной двери отверстие для ключа .  Домик был двухэтажный, но узкий, так что на первом этаже были только дверь и одно тёмное окно, а на втором- два узеньких окна.  Запах гниющего старого дерева и плесени висел над тёмным кварталом, где с обеих сторон от старухиного домика темнели очертания других, таких же маленьких и тёмных домов.  Ни одно окно на всём квартале не светилось.

 

                Дверь с улицы вела прямо в тесную кухню,  где с потолка свисала одинокая запылённая лампочка.  В углу висел портрет Карла Маркса, перед которым на полочке стояла свечка.  Три других угла были затянуты паутиной. 

                Женщина молча присела перед печью. Она двигалась проворно, складывая щепки внутри печи, и через минуту жёлтое пламя заметалось за чугунной дверцой. Затем он смахнула тряпкой пыль со стола, поставила на стол две пустые выщербленные тарелки и две  железные кружки  Ещё через пару минут, аромат смородиновых листьев, видимо, заменяющих чай, поплыл по кухне.  Женщина разлила парящий смородиновый чай в кружки,  размотала платок и села на скамью.  Борис всё ещё стоял у входа.

- Садись, милок, садись, в ногах правды нет,- сказала женщина.  - Меня Матвеевной все зовут.  А ты Борис Иваныч?-

-Угу.-   Борис сел на скамью и положил свой виниловый портфель на пол.

-У вас в Малинине, небось, сахар в магазине покупаете?- сказала хозяйка.

- Мы сахара веки не видели.-

- Да нет, Матвеевна,-сказал Борис. - Только из Москвы привозим.  У нас его тоже нет.-

               Хозяйка кивнула. Прихлёбывая из кружки, она, казалось,  раздумывала о чём-то, и глаза её  украдкой постреливали в сторону гостя.  Затем она вздохнула, видимо, приняв решение, встала из-за стола, присела у низкого шкафчика и достала большую эмалированную кастрюлю, на стенках которой пылали алые маки.

-Вот, милок,  ты, чай, голоден.  Поешь.-  Она сняла крышку с кастрюли.  Сладковатый мясной запах тут же заглушил аромат смородинового настоя. Кастрюля была доверху наполнена котлетами. Некоторые из котлет были надломаны, и на разломах розовело бледное мелко-молотое мясо.

                Борис озадаченно смотрел на котлеты.

- Что, своего кабанчика держали? -

                Хозяйка кивнула, глядя в сторону.

- И до Нового Года не дождались? -

- Да уж,- хмуро сказала женщина. - Не дождались. -

                Борис нерешительно смотрел на котлеты.

- Ну, ежели не хочешь...  Как хочешь, милок. -

Она накрыла кастрюлю крышкой, и её хмурое лицо выразило облегчение. Предложив гостю еду, и тем выполнив обряд гостеприимства, она, видимо, была довольна, что весь запас её котлет остался нетронутым.

                Часы показывали несколько минут до часа ночи.  Глубокую ночную тишину

подчёркивали странные скрипы, обычно звучащиe ночами в старых деревянных домах.  Дрова догорали в печке, и холод поздне-ноябрьской ночи постепенно просачивался с тёмной улицы.

                Хозяйка убрала со стола, снова смахнула пыль тряпкой, и взяла из угла веник.  За веником на полу открылся тяжёлый топор с длинной самодельной ручкой.   Такие топоры больше не делали.  Когда-то, много лет назад, такие топоры были универсальным орудием бродячих дровосеков.  Не имея ничего, кроме такого топора, они умели срубить избу, свалить дерево, и вырезать деревянную ложку с узорной ручкой.  Взвалив на плечи мешок с хлебом, солью, махоркой и спичками, такой дровосек уходил в одиночку в лес. И если беглец из тюрьмы, хоронящийся в лесу, решался напасть на одинокого дровосека, чтобы отнять хлеб и махорку,  такой топор быстро оказывался в стремительном взмахе,  и голова нападавшего, сметённая с плеч, катилась в снег, оставляя алый след...

 

                Женщина зевнула, прикрывая рот рукой,  и перекрестилась.  Борис протянул ей рубль.  Она кивнула, зажав рубль в руке, вздохнула, и сказала: - Ну, милок, пора.  Пошли, покажу твоё место.-

                На лестнице было темно, ступеньки скрипели, и поручень шатался и дребезжал.   В полной тьме хозяйка отворила невидимую дверь и Борис увидел бледный прямоугольник окна в маленькой комнатушке.

-Не обессудь, милок, света у нас нет здесь.  Была лампочка когда-то, сгорела.  А новую покупать,  так теперь они только большие продают, очень дорого.  А свечей я век не видела в продаже. -

                Глаза Бориса теперь различали контур кровати под окном.  Хозяйка посторонилась, пропуская гостя в комнату. Ступив внутрь, он споткнулся о стул, и его рука упёрлась в полированную поверхность массивного шкафа справа от двери.

          Таких шкафов не делали уже давно.  Когда-то этот шкаф, должно быть, был гордостью какой-то состоятельной, но экономной купчихи.  Прочно сколоченный из толстых дубовых досок, такой шкаф, казалось, мог бы устоять против пушечного ядра.  Такая мебель была почти вся сожжена ещё в двадцатые, когда дрова для обогрева были на вес золота.

- Ну вот, милок, теперь раздевайся и ложись.  А одёжу уж ты сложи по порядку на стуле, а плащ и жакет повесь на спинку стула. -

-  Хорошо, Матвеевна, - сказал Борис, озадаченный странной инструкцией.

- А ордена есть? Медали какие-нибудь?-

- Что? Зачем вам медали?  Альпинистский значок только.-

- Уж ладно. Только по порядочку всё сложи и повесь. -

               

                Женщина прикрыла дверь.  Борис сел на кровать и сбросил обувь с ног.

Тихий звук заставил его замереть.  Ключ тихо звякнул в замке.  Что за чертовщина? Показалось, что ли?  Он явственно помнил, что, когда хозяйка открывала дверь в комнату, дверь не была заперта.  Зачем ей надо запирать дверь сейчас?  Наверное, показалось.  Но звук этот не примерещился ему.  И что за интерес к орденам и медалям у обоих - Гурана и Матвеевны?   Чувство тревоги было теперь отчётливым.  Борис встал с кровати, и, стараясь не производить шума, босиком прокрался к двери.  Он взялся за ручку и медленно стал поворачивать её.  Ручка повернулась на четверть оборота и остановилась.  Дверь была заперта.  Борис постоял без движения, стараясь побороть ощущение тревоги и слыша как кровь стучит в его висках.   Дом был тих.  Ни шагов, ни разговоров, только всё те же странные беспричинные скрипы старой деревянной конструкции. 

                Теперь он повернул обратно к кровати и окну.  На первом же шаге половицы пронзительно заскрипели, и он замер, прислушиваясь.  Глубокая тишина теперь казалась пугающей.  Серый прямоугольник окна висел перед ним.  Став коленями на кровать, Борис повернул круглую ручку на фрамуге.  Ручка не поддавалась.  Выждав немного, он обхватил ручку двумя руками и повернул её ещё раз.  Ручка заскрипела..  Холодная струйка коснулась его лица. Борис потянул за раму.  Рама взвизгнула и поддалась.  Холодный и сырой воздух пахнул с улицы.

                Толстые железные прутья решётки, вделанной в стену снаружи от окна, и невидимые ранее через толстый слой пыли на стёклах, сейчас перекрещивали прямоугольник неба, где быстро бежали чёрные облака.

 

                Борис прикрыл окно и слез с кровати.  Его колено коснулось двери шкафа.  Он протянул руку и ощутил скользкость полированого дерева.  Ожидая, что шкаф окажется запертым, он нащупал ручку и потянул за нее.  Вопреки ожиданию, массивная дубовая дверь легко повернулась на шарнирах.  Борис всмотрелся в чёрноту внутри шкафа, пытаясь разглядеть, что там.   Что-то тёмное, казалось, покоилось на днище шкафа.   В этот момент луна выскользнула из-за бегущих облаков, и Борис увидел, что на дне шкафа сидел человек.

               

                Человек был гол. Его голова была странно склонена набок, и его зубы обнажены в застывшей  улыбке.  Вместо левых виска и щеки была бесформенная темно-красная масса, от которой тёмные застывшие струи сбегали на голую грудь. 

                Несколько мгновений Борис смотрел на убитого.  Удары крови в его висках постепенно затихали.   Только руки всё ещё дрожали.  Вдруг перед его глазами возникла кастрюля наполненная мясными котлетами, бледно-розовые жилки мяса на разломах, приторно-сладкий запах...  Стараясь унять дрожь в руках, и не справ ляясь с ней, Борис не мог оторвать глаз от убитого. Рядом с голыми ногами убитого,  вытянутыми вдоль днища шкафа, лежала стопа армейской форменной одежды.  Из неё выглядывал погон с двумя лейтенантскими звёздочками.  За несколько мгновений, пока луна не исчезла за облаками, Борис успел заметить ещё несколько деталей.  Пара армейских сапог в углу.  Несколько старых платьев на крючках.  Толстая железная палка круглого сечения, покоящаяся на двух опорах, привинченных к стенкам шкафа.  Когда-то на этой палке висели тяжёлые меховые шубы.   Ещё не зная для чего, Борис снял палку с опор и  взвесил её в руке.  Она могла служить оружием.

               

                Облака перекрыли луну, и чернота, в которой смутно виделись очертания тела, вновь упала на шкаф и на комнату.

                Борис закрыл глаза, и ему показалось, что он снова находится на крутом склоне Памирской вершины, где только что его партнёр по восхождению сорвался и улетел вниз, на свинцовую спину ледника, и теперь он остался один, без страхующей руки товарища, и единственный путь вниз, к леднику и выживанию, как бы сложен и опасен он ни был, должен быть отыскан вопреки всему.  О, как бы он хотел быть сейчас там, на том крутом склоне, но не перед этим шкафом, в этой тёмной комнатушке.

                Он разделся и повесил плащ на спинку стула.  Поверх плаща он повесил пиджак. Он сложил брюки на стуле, положил поверх брюк сложенную рубашку. Он снова прислушался, но дом молчал, и только всё те же беспричинные скрипы старого дерева перекликались через оба этажа. 

                Он подхватил мертвого лейтенанта подмышки.  Лейтенант был тяжел, как будто его тело было из глины и свинца.  Он потянул тело, и с натугой перевалил его на кровать.  Он уложил голову лейтенанта на подушку, накрыл тело одеялом и подоткнул одеало под его голые ноги и бока. 

               

                Он ступил внутрь шкафа и закрыл за собой тяжёлую дубовую дверь.  Он нащупал два коротких наклонных рычага на внутренней стороне двери.  К этим рычагам присоединялась круглая ручка, расположенная на наружной стороне двери.  Если вращать  ручку снаружи, эти рычаги толкнут две вертикальные штанги, одну вверх, и другую вниз, вдоль внутренней поверхности двери.  Штанги войдут в короткие стальные обоймы, укреплённые на днище и на потолке шкафа.  Дверь тем самым запрётся.  Чтобы отпереть её, наружную ручку надо повернуть в обратную сторону.  Но изнутри штанги можно двигать вверх или вниз, попросту надавливая на короткие наклонные рычаги.  Борис был знаком с этим механизмом с детства, когда, при игре в прятки, он не раз забирался в подобный шкаф и запирался изнутри.

                Он нажал на невидимые в темноте рычаги, и стальные штанги с легким звяканием вошли в обоймы.  Как некогда в детской игре, он заперся в дубовой крепости.  Сидя на дне шкафа, он облокотился об его заднюю стенку и стал ждать. 

               

                Он ждал и ждал, и медлительные ночные часы ползли в тишине, нарушаемой только скрипами старого дерева.  Потом и скрипы почему-то затихли, как будто бы весь старый дом уснул, чтобы не чувствовать холода ноябрьской ночи...   Сколько часов прошло? Пять? Шесть?

                Он вдруг понял, что задремал, когда звук шагов на улице вырвал его из короткого забытья.  Звякнул ключ в двери.  Осторожные шаги приблизились к двери комнаты.  Едва слышно крякнул ключ в замке. Минута, две прошли в тишине.  И вдруг мощный удар сотряс домик.  В течение нескольких секунд домик отвечал на удар скрипами и взвизгиваниями старых досок и ржавых гвоздей, постепенно затихая.

               

- Готов?- послышался голос хозяйки с лестницы. 

- Угу,- промычал мужской голос, чиркнула спичка, и  между дверцей шкафа и его стенкой появилась мигающая багровая полоска.  Мужчина за стенкой шкафа молчал.  Спичка погасла.  Рука снаружи коснулась ручки на дверце шкафа.  Борис держал наклонные рычаги, не давая им повернуться.  В течение нескольких секунд человек снаружи пытался преодолеть сопротивление, но внутренние рычаги, намного более длинные, чем наружная ручка, многократно умножали усилие, приложенное Борисом.  Человек за дверью шкафа быстро понял, что ему не одолеть сопротивление изнутри.  Борис услышал удаляющиеся шаги, голоса на первом этаже, затем приближающиеся шаги.  Что-то звякнуло, и звук сверления заставил сердце Бориса на мгновение улететь куда-то вниз живота. 

 

                Твёрдый дуб туго поддавался сверлу.  Дверь стукнула, и Борис услышал голос хозяйки, -  Хватит, Гуран.  Бог спас его от твоего топора.  Пусть идёт с богом.  У него ни медали, ни ордена, а в кармане, поди, вошь на аркане.  Да и сам он из себя - одни кости, чего с него получишь?-

- М-молчи, однако, ч-чертовка,- хрипло сказал Гуран.  Он продолжал сверлить.  Наконец, сверло прошло сквозь дерево, но просверленное отверстие оказалось против стальной штанги.  Гуран выматерился и стал сверлить в другом месте.  Когда сверло прошло насквозь, Гуран вытянул его обратно, и просунул в отверстие какую-то, невидимую в темноту палку, которой он пытался достать Бориса.  Но палка впустую крутилась в темноте, не касаясь Бориса. 

                Гуран вновь попытался повернить ручку шкафа, и опять сопротивление изнутри оказалось ему не по силам.

- Слышь, старая, никуда не д-денешься, однако.  К-конец твоему шкафу.  Д-давай сюда т-топор.-

- Говорю тебе, хватит, Гуран. Бог спас его.  Отпусти его, Бога ради. -

- Д-дура ты старая, однако.  К-как его отпустить? Что ж он, м-молчать будет?   Да и хозяин не п-помилует, однако. Сама знаешь,  не в-выполним план, никакой б-бог не спасёт от х-хозяина.-

- Этот твой проклятущий хозяин, всю нашу жизнь загубил.   Нам работа сатанинская, а он заседает себе там в ихнем областном КГБ,  с девками и водкой.-

-Б-баба есть баба, волос д-длинный, ум короткий.  Не знаешь что ли, вот уж три месяца он не в КГБ, а в самом областном обкоме.-

- Небось и в обкоме и девок и водки хватает.  И чай небось с сахаром пьют.-

              - Л-ладно, старая, заткни дыхало, д-давай топор, говорю.-

- Ой, гореть нам с тобой в аду, в огне вечном, Гуран. Господи, помилуй.-

- До Б-бога высоко, а хозяин вот он,  п-пальцем двинет, и мне опять на

К-колыму.  С К-колымы будешь рад и в ад сбежать.  Однако, надо р-работу кончать.  Д-давай топор, старая.-

 

                Оглушающий удар обрушился на шкаф.  Гуран бил по двери шкафа, и весь дом, казалось, содрогался при каждом ударе.  Толстые дубовые доски медленно расставались с отколотыми щепками.  Теперь Борис знал, что исход был предопределён.  Еще немного, и топор возьмёт верх над деревом.  Он услышал какие-то другие удары, соперничающие с ударами топора.  Были это толчки его сердца?  Последние минуты его жизни уходили, каждая отсчитываемая очередным неуклонно следующим ударом топора.  Борис опустил железную штангу на дно шкафа и закрыл уши руками.  Его единственное желание сейчас было не слышать этих оглушающих ударов железа по дубу.

                Вдруг удары топора прекратились.  Внезапная тишина была такой же оглушающей, как грохот топора до неё.  Он услышал визгливый женский голос, где-то на  улице, - Хулиганы!  Дети спят, а они какой шум подняли! Я счас же милицию вызываю!  Ещё рассвета не видно, а они грохочут, как на войне.-

                Дверь комнаты хлопнула, послышались торопливые шаги вниз по лестнице.  Женщина на улице продолжала кричать и чертыхаться, но в доме, казалось, всё затихло.  Борис толкнул дверь шкафа. Комната была пуста.  На кровати, голова неизвестного лейтенанта была теперь разможжена повторным ударом. 

                За окном серело.  Борис распахнул окно.  В сером полусвете он увидел, слева от окна, поломанную, ржавую водосточную трубу, свисавшую с карниза крыши. 

                С первого этажа послышались голоса.   Борис схватил железную палку из шкафа и всунул её между прутьями решётки.  Он навалился всем телом на палку и мускулы на его спине вздулись в надрывном усилии.  На лестнице послышались шаги, когда левая сторона решётки со стоном вдруг оторвалась, обнажая концы ржавых гвоздей на досках, которые теперь, отделившись от наружной стены, качались на прутьях решётки.   В двери появился Гуран, с топором в руке. 

                Отталкивая решётку в сторону, Борис рванулся в окно.  Ледяной воздух обжёг его голое тело.  

                Оглушённый падением, он понял, что лежит на тротуаре, среди осколков раздавленного льда.              

                Из-за угла с рёвом вылетел милицейский автофургон. 

- Там убивают,- прохрипел Лохматов, показывая на домик.  Два милиционера, матерясь, подхватили его под локти, и поволокли к автофургону. За его коленями на обледеневших буграх тротуара протянулся кровавый след . 

- Чёртовы алкаши,  голыми по улицам ползают,- сказал один из милиционеров, закрывая дверцу автофургона.  -Ничего, мы тя протрезвим.-